Клим Ворошилов. Первый Маршал страны Советов. Друг - Страница 83


К оглавлению

83

Но пока не появилась в печати статья Михаила Васильевича Фрунзе, никто даже не чесался. Мои многочисленные оскорбительные эпитеты в адрес военспецов, русских офицеров, стадо которых получила в наследство от Троцкого Рабоче-крестьянская Красная армия могут, показаться безосновательными. Тем более, что в наше время отчетливо слышны голоса, что переход на сторону Советской Республики половины того офицерского корпуса помог победить Антанту и их марионеток в лице второй половины этого корпуса. Да что там наше время! Кинофильм «Офицеры» снят в 1971 году! Это же в этом фильме военспец учит молодых командиров: «Есть такая профессия — Родину защищать». Еще один культовый фильм «Красная площадь» снят даже годом раньше — в 1970 году. Там военспец — один из главных героев. Показан с максимальной симпатией. Через год после смерти Климента Ефремовича брежневская пропаганда начала особо активную деятельность по возвеличиванию этого образа — офицера-военспеца. Закономерно, что потом новорусская пропаганда причины наших неудач в начале Великой Отечественной войны стала представлять следствием репрессий в отношении этих военных кадров.

Но эти кадры военными не были. Их как угодно можно было называть, только никакого отношения они к военным не имели. Военный — человек войны. Он живет войной, а когда войны еще нет — подготовкой к войне. Наверно, самые красноречивые портреты этой категории граждан, притворявшихся военными, оставил в своих воспоминаниях Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, известный «советский генерал» и брат ближайшего соратника Ленина. Во время германской войны Михаил Дмитриевич занимал должность начальника штаба Северо-Западного фронта, т.е. относился к высшему кругу военачальников царской армии. Был известен настолько жестким и непримиримым к подлецам на службе характером, к интригам близкой ко двору царя камарильи, что удостоился ненависти самой императрицы, которая буквально забрасывала своего мужа письмами с требованиями изгнать этого генерала из армии. Он бы и выгнал Бонч-Бруевича, но кто бы тогда с немцами воевал? Профессионализм генерала оберегал его от последствий царственной ненависти. Это был военный. Поэтому он принял Октябрьскую революцию и пользовался доверием солдат. Я писал, что главное, что характеризовало царское офицерство, как тупых скотов, это то, что во время тяжелейшей войны оно сумело вызвать к себе лютую ненависть со стороны своих солдат. Бонч-Бруевич резко выделялся из этой массы тем, что ему солдаты доверяли, несмотря на то, что он никогда не использовал в общении с ними демагогических и популистских приемов, которыми пользовался Лавр Корнилов.

Именно Михаил Дмитриевич после Октября руководил на начальном этапе созданием Красной армии, организовывал оборону от немцев, занимал должность военного руководителя Высшего Военного Совета, был инициатором образования Реввоенсовета Республики, откуда его выдавила шайка Троцкого. В 1919 году, когда наступление Деникина стало грозить катастрофой, Бонч-Бруевича вернули в армию и назначили начальником Полевого штаба. В командовании Красной армией он застал картину эпическую. Я уже писал, что назначение на должности командующих фронтами бывших полковников, а то и поручиков, не имевших значимого боевого опыта, было довольно странным, при том, что уже такие люди, как Ворошилов зарекомендовали себя талантливыми и победоносными полководцами. Моё утверждение подтверждается воспоминаниями Михаила Дмитриевича «Вся власть Советам!». Главнокомандующим на момент назначения Бонч-Бруевича был Вацетис, вот какой «пейзаж» описал Бонч-Бруевич:

«На следующий день с утра я отправился к Вацетису. Главнокомандующий жил в комфортабельном особняке местного фабриканта. Аляповатая роскошь, которой окружил себя в Серпухове Вацетис, не понравилась мне. Даже царскому генералу не приличествовало на войне изображать из себя этакого изнеженного барина, а уж пролетарскому полководцу подавно… Не понравилось мне и окружение главкома: заменившие прежних адъютантов многочисленные «порученцы», такие же верткие и нагловатые, как и их предшественники; откормленные вестовые с тупыми лицами былых денщиков и чуть ли не с нитяными перчатками на огромных руках; купеческая роскошь гостиной, превращенной в приемную главкома; подозрительное обилие пустых бутылок в прихожей, — словом, весь тот непривлекательный антураж, который был свойственен дореволюционному военному начальству из интендантов.

Вацетис еще спал, и это тоже не понравилось мне. Положение Республики было напряжено до крайности, многие части Южного фронта позорно бежали, даже не войдя в соприкосновение с наступавшими войсками Деникина, и уж кто-кто, а главнокомандующий мог не нежиться так поздно на роскошной кровати фабрикантши».


Если весь боевой опыт Вацетиса ограничивался командованием полком, то и результат получился такой:

«Положение на основных фронтах Республики вырисовывалось в довольно неприглядном виде. Наиболее неясным казался, пожалуй. Западный фронт. Глубокой разведкой в тылу противника занимались в то время не военные, а политические органы; последним же недостаток военного опыта не давал возможности обеспечить высшее командование нужными сведениями. Во всяком случае, данными, позволившими бы определить вероятные районы сосредоточения главных сил противника, полевой штаб не располагал. Более или менее достоверно известны были лишь передовые части противника, развернутые против нашего фронта; эти сведения были добыты войсковой разведкой, но по ним нельзя было установить вероятное направление главного удара и, в частности, направление на Петроград».

83