Клим Ворошилов. Первый Маршал страны Советов. Друг - Страница 120

120

Даже немного перестарались. Не били, конечно, но допрашивали очень упорно. В конце концов, Павлов сломался и начал признаваться в измене, оговаривая знакомых ему военных, в том числе и Мерецкова. Может быть, рассчитывал, что этим следствие затянет, а там или наши немцев разобьют и ему от радости амнистию Сталин подарит, или немцы — наших… Может на что-то другое, но это не важно. Важно то, что обвинение ему предъявили по статье 58-й. Но на суде Д.Г. Павлов отказался от прежних показаний, в которых он себя изобличал, как предателя, и стал настаивать только на халатности.

Председательствующий на суде В. Ульрих судебное следствие вел очень дотошно. Изо всех сил пытался от подсудимого получить признание по 58-й. Бесполезно. Павлов уперся. Судебное следствие закончилось, и судья огласил приговор: расстрел за халатность.

Куда «измена» делась? Так у следствия на измену не было ничего, кроме признаний подследственного, а когда подсудимый от этих признаний отказался, то и статьи не стало.

Это же настолько элементарно, что я даже не представляю, как там можно было потом металлургам и разведчикам искать следы предательства?!

Зато Мухин и Мартиросян вообразили, что сам Сталин приказал судье ограничиться халатностью, потому что если бы в армии узнали, что генералы предают, то солдаты им отказались бы верить и в бой неохотно по приказу генералов шли бы.

Логика какая-то есть, конечно, в этом. Идиотская. Нельзя было расстрелять за измену, а всем сообщить — за халатность? Война закончилась бы — обнародовали бы настоящий приговор, а так сам Сталин скрыл от будущих поколений правду.

Только, если верить Мухину и Мартиросяну, Иосиф Виссарионович удивительно непоследовательный человек. О предательстве Павлова и его компании сообщить боялся, значит, но через пару месяцев других генералов — Рычагова и Смушкевича без всяких проблем по 58-й статье, как заговорщиков и предателей, расстреляли.

Эх, историки… Они, сами этого часто даже не осознавая, так и продолжают блуждать в лабиринтах доклада Н.С. Хрущева на XX съезде КПСС, который и дал толчок всем этим версиям о предательстве. Конечно, Хрущев о предательстве не заикался, даже наоборот. Никита Сергеевич взял и сочинил новую «правду» о начале войны с целью представить Сталина преступником у власти. Это сочинение потом советской историографией развивалось, что, в конце концов, привело к валу масштабной лжи, послужившей питательным навозом для резунов-солониных. Мухин и Мартиросян, пытаясь бороться с этой ложью, не догадались из этой навозной кучи выбраться, стали брать охапками этот «гумус» и принюхиваться к его запаху, получили только интоксикацию ядовитыми испарениями.

С трибуны XX съезда 25 февраля 1956 года «маленький Маркс» заявил: «В ходе войны и после нее Сталин выдвинул такой тезис, что трагедия, которую пережил наш народ в начальный период войны, является якобы результатом “внезапности” нападения немцев на Советский Союз. Но ведь это, товарищи, совершенно не соответствует действительности».

Вот в чем Никита прав был, так в том, что это действительности совершенно не соответствует. Поэтому, когда он эту дурь залепил делегатам съезда, то даже в той тщательно подобранной компании стали раздаваться щелкающие звуки отвалившихся от удивления челюстей.

Потому что в трактовке Хрущева «внезапность» стала выглядеть совершенно не в том свете, в каком ее видели советские военачальники в 1941 году:

«Из опубликованных теперь документов видно, что еще 3 апреля 1941 года Черчилль через английского посла в СССР Криппса сделал личное предупреждение Сталину о том, что германские войска начали совершать передислокацию, подготавливая нападение на Советский Союз. Само собой разумеется, что Черчилль делал это отнюдь не из-за добрых чувств к советскому народу. Он преследовал здесь свои империалистические интересы — стравить Германию и СССР в кровопролитной войне и укрепить позиции Британской империи. Тем не менее, Черчилль указывал в своем послании, что он просит “предостеречь Сталина с тем, чтобы обратить его внимание на угрожающую ему опасность”. Черчилль настойчиво подчеркивал это и в телеграммах от 18 апреля и в последующие дни. Однако эти предостережения Сталиным не принимались во внимание. Больше того, от Сталина шли указания не доверять информации подобного рода с тем, чтобы-де не спровоцировать начало военных действий.

Следует сказать, что такого рода информация о нависающей угрозе вторжения немецких войск на территорию Советского Союза шла и от наших армейских и дипломатических источников, но в силу сложившегося предвзятого отношения к такого рода информации в руководстве, она каждый раз направлялась с опаской и обставлялась оговорками.

Так, например, в донесении из Берлина от 6 мая 1941 года военно-морской атташе в Берлине капитан 1-го ранга Воронцов доносил: “Советский подданный Бозер… сообщил помощнику нашего морского атташе, что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Латвию. Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах…”

В своем донесении от 22 мая 1941 года помощник военного атташе в Берлине Хлопов докладывал, что “…наступление немецких войск назначено якобы на 15.VI, а возможно, начнется и в первых числах июня…”.

В телеграмме нашего посольства из Лондона от 18 июня 1941 года докладывалось: “Что касается текущего момента, то Криппс твердо убежден в неизбежности военного столкновения Германии и СССР, — и притом не позже середины июня. По словам Криппса, на сегодня немцы сконцентрировали на советских границах (включая воздушные силы и вспомогательные силы частей) 147 дивизий…”.

120